12 & 14

Жизнь - понятие растяжимое. Она то есть, то ее нет. Это момент непредсказуемый. Неизвестно кем свыше она тебе дана, и неизвестно зачем она забирается. Порой ты можешь чувствовать себя на высоте, а иногда ты мнишь себя ничтожеством. Больно? Вполне. Зачем же так разглагольствовать? Наверное, ради того, чтобы разобраться в себе. Когда ты путаешься в своих мыслях, ты не можешь различить правду от вымысла. Что есть на самом деле, а что существует лишь в твоем воображении. О чем я сейчас думаю? О ней. О том человечке, ради кого я сейчас живу. Не ради родителей, не ради себя. Только ради нее. Ради ее спасения, ее безопасности. Ради ее улыбки, ее смеха, ее сверкающих глаз. Я должен делать все, чтобы она чувствовала себя счастливой. А если будет счастлива она, то счастливым стану и я. А когда я счастлив, я готов делать для нее еще больше, намного больше, чем в действительности могу.
Энни. Моя маленькая девочка, такая хрупкая и такая беззащитная. Энни, я люблю тебя. Только тебе нужно еще немного подрасти. Еще немного... не люблю эту фразу, и ты знаешь. Быстрее, еще быстрее. Расти, Энни. И мы сможем всегда быть вместе. Ведь ты этого хочешь, я этого хочу. А пока что я для тебя всего лишь старший брат. Особенно, после того момента, когда от нас с тобой ушел Энди. Ушел, оставив лишь воспоминания, которые отдавали горечью. Мне жаль, Энни, очень жаль. Ведь он был дорог и мне. Мне больно вспоминать, как и тебе.
Я стоял по колено в воде, закусив нижнюю губу, бродя вдоль берега с трезубцем наперевес. Когда мне было нечего делать, я всегда ловил рыбу. Но я сейчас с Энни, а она наотрез отказывается заходить в воду. Я усмехнулся про себя, кинув на нее мельком взгляд. Такая родная девочка. С темными, немного отдающими рыжиной, волнистыми волосами, тонким профилем, белоснежной кожей. Энни сидит на пледе и нанизывает на нить ракушки. Ожерелье это, или браслет... Я не разбираюсь в девичьих побрякушках.
- Эй, Энни, - позвал я ее, когда на острие копья появилась рыбешка. Энни подняла голову, посмотрела на меня, слегка улыбнувшись, и вновь уткнулась в свою работу. Я недовольно поджал губы и нахмурил брови.
- Угу, еще немного практики, Финн, - крикнула мне Энни. Опять это "еще немного". Я вспыхнул. Нагнувшись, я сорвал водоросли и смял их в комок. Энни улыбнулась и вновь подняла на меня голову. Когда я замахиваюсь, Энни вскрикивает и отскакивает, так что водоросли летят мимо. Я ругнулся. Обидно. Я выхожу из воды, отряхиваюсь и плюхаюсь на плед, подложив под голову руки. Я знаю, что Энни сейчас любуется мной, моим телом. Я всегда был неплохо сложен, но за последние пару лет я подкачался, хорошо следил за собой. Я специально поиграл мускулами и услышал смех Энни. Люблю, когда моя девочка смеется. Она сразу становится такой милой, такой по-детски непосредственной. Я повернул голову и увидел ее, стоящую, сложа руки и надув щеки. Я подмигнул ей одним глазом и вновь лег прямо. Надо мной розовело небо, окрашиваемое закатным солнцем. Я чувствовал себя в безопасности, но скоро этому чувству придет конец. Скоро, совсем скоро нас с Энни ждет Жатва. Я буду молиться всем богам, только бы мы не попали туда. Она не может потерять еще и меня, а я просто не смогу жить, если уйдет она. Это невыносимо, и думать об это нестерпимо больно. Я чувствую себя глупцом, изо всех сил цепляющимся ослабевшими пальцами за край скалы, а внизу пропасть. Может вырвешься, а может нет. Именно это и наводит страх.
- Я боюсь потерять тебя, Энни, - тихо прошептал я, закрывая глаза и надеясь, что моя маленькая девочка сядет рядом и возьмет за руку. Я любил ее прикосновения, но она была слишком мала для чего-то более существенного. - Просто обещай мне, что мы всегда будем вместе.

Вот и пришел этот день. Этот чертов день, когда решатся две судьбы. Судьба Финника Одейра и Энни Креста. Я медленно вышел из дома, еле шевеля ногами. Мама с отцом придут позже. Я брел по главной улице, ведущей к площади около Дома правосудия, кончиками ботинок пиная камушки. Так непривычно было обуться, когда постоянно ходишь босиком по мягким дорогам и по песку. Я шел неторопливым шагом, даже не ожидая ни с кем встретиться. С Энни мы договорились встретиться уже на месте, тем более, мы будем стоять в разных толпах. Неужели сегодня я могу потерять мою девочку? Если так, то я отправлюсь с ней. Вызовусь добровольцем и буду защищать ее до последнего, а потом заколю себя трезубцем, чтобы она вернулась домой. Ведь победитель может быть только один. И именно этим были несправедливы правила Голодных игр. Да, если честно, несправедливыми были сами Голодные игры. Разве не все люди равны? Какое право кто-то имеет убивать ни в чем не виноватых детей? Это бред, полный бред. Я уже подошел к площади, проходя через узкий коридор, образованный миротворцами в белой форме. Я встал в очередь к столу, где определяли имя. Сунув палец и немного поморщившись от тока, пронзившего я, я отошел от этого столпотворения и встал поближе к сцене. Здесь никогда не стояло много народу, так что можно было спокойно искать Энни. Я приподнялся на цыпочки и заметил знакомую темную шевелюру. Она смотрела в упор на меня. Я легко ей кивнул и чуть прикрыл глаза, как бы говоря, что беспокоиться не о чем. На сцену поднимается сопроводительница из Капитолия, жутко разодетая дамочка, вся в ядовито-зеленом и кричаще розовом. Смотрится ужасно, честно говоря. Я посмотрел на Энни и подмигнул ей, кивая головой на сопроводительницу. Энни прыснула в кулачок, а я криво улыбнулся. На сцену подняли Мэгз. Она была победителем чуть ли не самых первых Игр. Я любил эту старушку. Она была интересным собеседником, несмотря на то, что говорила уже довольно плохо после нескольких инсультов. Она баловала меня конфетками и при всех называла меня своим внуком. Мэгз заметила меня в первом ряду, а я широко помахал ей рукой. Ее рот расплылся в беззубой улыбке. Пока мы так переглядывались, сопроводительница закончила свою речь, повторяющуюся из года в год.
- Счастливых Вам Голодных игр! И пусть удача всегда будет с Вами! Девушки вперед, - сопроводительница гордо процокала на своих огромных каблучищах к стеклянному шару с девичьими записками. Я скрестил пальцы на руках и прижал их к губам. Господи, пожалуйста, Господи, я молю тебя...
- Натали Кормак, - пропела женщина, и я выдохнул. Посмотрел на Энни. Она была бледна, того и гляди потеряет сознание. Я улыбнулся ей своей теплой улыбкой, которую она так любила. Натали поднялась на сцену и встала рядом с сопроводительницей. - Теперь мальчики.
Я был расслаблен. Все шло хорошо, да и я как-то забыл о своих проблемах. Воображение уже рисовало картины, как мы сегодня вечером будем сидеть с Энни на берегу реки, и я попробую ее поцеловать...
- Финник Одейр!
Я поначалу даже не понял, зачем меня позвали по имени. Я все был в своих мыслях, пока кто-то сзади не подтолкнул меня в спину.
- Финник Одейр! Где же ты, мальчик мой? - Вновь повторила сопроводительница. Я потерянно шарил взглядом по толпе и наткнулся на Энни, которая еле сдерживала слезы. Я на негнущихся ногах пошлепал на сцену, на автомате пожал руку Натали и под контролем сопроводительницы отправился в комнату в Доме правосудия. Я подошел к окну и вцепился пальцами в подоконник. Я сжал их с такой силой, что удивился, как подоконник еще не превратился в щепу. За моей спиной хлопнула дверь. Пришли мать с отцом. Мама рыдала, уткнувшись мне в плечо, папа же стоял рядом, вцепившись рукой в другое мое плечо. Я поглаживал маму по спине, шепча что-то непонятное ей на ухо. Отведенное нам время пролетело совсем быстро, и мы за него не произнесли ни слова. Лишь уходя, на пороге, отец обернулся и сказал:
- Ты вернешься, Финн. Не ради нас... - он помедлил, - ради нее.
Я лишь прикрыл глаза и ничего не ответил. Через пару секунд дверь распахнулась снова и ко мне бросились на шею. Я обвил ее спину руками, вдыхая родной цветочный аромат. Энни.
- Все будет хорошо, все будет хорошо, - бормотал я, крепко прижимая ее к себе.

Я сжимаю свои руки на ее спине до хруста в пальцах. Моя девочка, храбрая, сильная. Сейчас стоит и плачет, боится отпустить меня. Я тоже боюсь, но тут уж решал не я. Я уткнулся подбородком в ее голову, зарывшись носом в мягкие, пушистые волосы. Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хоро...
- Мы пообещали, что будем вместе всегда. Постарайся вернуться, - шепчет Энни, еще крепче прижимаясь ко мне и пряча лицо у меня на груди.
- Я сделаю все, Энни. Все для тебя. Я же обещал, - пустые фразы вырывались из меня. Что я еще могу сделать? Это всего лишь маленький ребенок, стоящий передо мной, с малых лет живущая в этом жестоком мире. Я никак не могу оградить ее, ей придется страдать вместе со мной. Я не мог ее отпустить, не могу.
- Прошу, Финн. Ты сможешь, я знаю, - рыдая, говорила Энни, беря меня за руку и застегивая на моей руке браслет - темно-зеленый, плетеный из мягких ниток. Я горько улыбнулся и притянул девочку к себе.
- Я буду ждать тебя, мальчик, спасший мне жизнь, - тихо прошептала она мне в грудь.
- Я вернусь к тебе, девочка, ради которой я живу, - так же тихо ответил я, и дверь распахнулась. Я разомкнул объятия, и миротворца вывели рыдающую Энни. Я остался один. Сколько мне еще ждать? Мне нетерпелось быстрее оказаться на Арене, убить всех к чертовой матери и вернуться домой, к моей Энни. Я без сил упал на кресло около окна, прикрыв глаза. Следующие часы пролетели неимоверно быстро. Я не помню, как оказался в поезде, поел на автомате и отправился к себе в купе. За окном пролетали пейзажи разных Дистриктов, пока, наконец, не показался величественный Капитолий. Натали, как восторженная дурочка, пялилась в окно, но, послушав Мэгз (которая плакала каждый раз, как смотрела на меня), я поступил так же. Толпа взорвалась криками. Ну, конечно. Им же нужно было смазливое личико, и им был я. На параде трибутов... о-о-о-х, парад трибутов. Я думал, что чокнусь. Меня нарядили в ярко-голубого цвета плавки и замотали сверху золотой сетью. Мне предстояло проехаться голым. Я надеялся, что Энни не будет смотреть Голодные игры в этом году, так же, как она делала это сейчас. Но эти надежды были пусты. Конечно же, Энни будет сидеть у экрана, следить и молиться, чтобы со мной все было в порядке. Я закрыл глаза и колесница двинулась. Полчаса позора - и я готов к следующему дню. Тренировки, тренировки. Показ. Одиннадцать баллов. Интервью. Все как во сне. Я очнулся только тогда, когда диск вынес меня на Арену. Понеслось...

***
Я стоял, тяжело дыша, с серебряным трезубцем наперевес и смотрел прямо в глаза моему врагу. Мальчик из Дистрикта-2 был профи, но он был, почему-то, более измотан, чем я. Мы кружили друг вокруг друга. Он был вооружен лишь тяжелым металлическим диском, которым легко можно было промахнуться. Мне же, за "неземную красоту", как говорили Капитолийцы, перепадало довольно многое. Точнее, все спонсоры были моими. Вот мне и достался самый дорогой подарок за всю историю Голодных игр - серебряный трезубец, тяжеленный, но такой важный. Передо мной стоял мой единственный соперник, оставшийся в живых. Сколько же всего я перенес? Сколько я вообще тут нахожусь? Собственноручно я убил тринадцать человек. Тринадцать. Из двадцати трех. Больше половины. Сейчас, поняв это, я ужаснулся. Пятерых у Рога изобилия, восемь в течение всего времени на Арене. Я убийца. Я машина для убийств. Я ничем не лучше профи. Бог мой, и малышка Энни, моя девочка, ради которой я терплю здесь все это, смотрела все по телевизору, наблюдала за мной, как из мальчика, спасшего ее жизнь, я превращаюсь в кровожадного зверя. Я виноват перед ней, смертельно виноват. В действительности, искупить мой грех может лишь смерть. Ведь, горбатого могила исправит. И сейчас я был этим самым горбатым. Мальчишка прицелился и кинул диск. Ожидаемо. Он промахнулся. Практически не глядя, я кинул трезубец и, развернувшись, пошел прочь, даже не удосужившись посмотреть, попал я или нет, тяжело ранил, убил, или трезубец улетел в молоко. Грохот пушки за моей спиной возвестил о моей победе. Если честно, то мне было все равно. Нет, в глубине души я был рад, что вернусь домой. Увижу отца, мать, и, конечно же, самое главное, Энни Креста. Но... я боялся, что она не будет со мной даже разговаривать. Ведь я зверь, животное, я не человек. Я чудовище, одержимое кровью, неконтролируемое и наслаждающееся смертью других людей. Не всех, конечно. Только тех, кто представляет для меня настоящую угрозу. Я шел вперед, не разбирая дороги, зная, что кроме меня на Арене никого больше не осталось. Почему же я не чувствую торжества? эй, Финн, соберись. Скоро ты будешь дома, скоро ты будешь с Энни. Внезапно стало интересно, какие вопросы задавали ей на интервью, когда стало ясно, что я вышел в восьмерку лучших. Наверное, о моем характере и тяжело ли ей видеть меня такой. Боже, заставь меня не думать об этом, я не хочу, я ничего не хочу, нужно было умереть, погибнуть сразу же. Я теперь умру от боли, причиненной стольким семьям. Но у меня же была эта цель. И я шел к ней, не смотря ни на что. Я почти добрался, у меня почти получилось. Осталась пара шагов, и я достигну того, за что так долго боролся. Энни, я почти с тобой. Домой, только домой, на родной берег реки, вдыхать родной запах моей любимой девочки. Домой, только домой...
- Леди и джентльмены! Рад представить вам победителя Шестьдесят Пятых Голодных игр — Финник Одейр! Да здравствует трибут Дистрикта-4!

Я вернулся. И чего же я этим добился? Крики, восторженные крики людей, встречающих меня на платформе. Разве этого я хотел? Я искал глазами лишь одну, ту, к которой так долго стремился, ради которой убивал. Ее не было. Плечи мои осунулись, глаза потемнели и я с грустным лицом направился домой, пробираясь сквозь толпу. Дома меня встретила мама, с радостными криками бросившаяся мне навстречу, папа, крепко прижавший меня к себе и долгое время не отпускавший. Мы неторопливо пообедали, нарочно не говоря о Голодных играх. Я просто не мог. Я ни с кем не буду говорить о них, никогда в жизни. Я прошел к себе. Пробежался пальцами по покрывалу на кровати, глянул на письменный стол. Там все было точно так же, как в тот день, когда я уехал отсюда. Необычное ощущение. Я сел на кровать и обхватил голову руками. Сразу же перед моими глазами вспыхнули те бои, сквозь которые я прошел. Крики девушек, которых мне было неимоверно жаль, но чьи жизни играли огромную роль в моей победе. Парни, пронзавшие меня своими стрелами, копьями, мечами... Я провел по своей гладкой коже. Хирурги Капитолия изрядно потрудились, поработали надо мной. Я поднялся на планолет похожий больше на ошметки мяса, чем на человека. Я боялся напугать Энни. А Энни и так давно была напугана. Она не хотела больше видеть меня, знать. Иначе бы она была бы рядом в самый важный момент моей жизни - возвращение домой. Я вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Родители, видимо, за время моего отсутствия, отвыкли от громких звуков - моего хлопания дверьми, громкого смеха, шуток и прочего. Но, мне кажется, еще долгое время они этого от меня не услышат. Мама взволнованно поднялась, но я жестом показал, что все в порядке. Отец обхватил ее за плечи и усадил на место, тиха шепча, что все в порядке. Я остановился, посмотрел на них, а потом быстро вышел, на этот раз тихо и мягко прикрыв за собой дверь. Я немного потоптался на крыльце, оглядывая окрестности. Та же улица, те же покосившиеся домишки, те же маленькие ребятки, играющие босиком на улице. Ничего не изменилось. Ничего не изменилось вокруг. Все поменялось внутри меня. Я сошел с крыльца и медленно пошел в сторону реки. Сколько же я тут не бывал? Кажется, прошло около двух недель, а меня как будто не было десять лет. Да я и повзрослел на эти десять лет. Я не чувствовал себя четырнадцатилетним подростком, простым мальчиком, ловящим рыбу в реке вместе со своей подружкой. Особенно если учитывать, что я ее потерял. Увидя блестящую синюю гладь, ноги понесли меня в разы быстрее. Я подошел к краю воды, поднял камушек и бросил его. Звук потревоженной воды ворвался в мое сознание, и вместе с ним в нем вспыхнули звуки Арены. Я сел на песок, подтянул колени к груди и обхватил голову руками, взъерошив волосы. Крики умирающих, стоны боли, лязг оружия... Мне кажется, что я никогда не выкину это из головы. Это вечно будет со мной, никуда не денется. Я останусь душевнобольным до конца своей уже никчемной жизни. На самом деле, меня это расстраивало. В моей голове были две мысли - Голодные игры и Энни. Причем, к последней я возвращался чаще всего. Где она, где моя любимая девочка?
- Какого это, Финн? - Раздался до боли родной голос. Внутренний стержень, твердый как сталь, не дал мне повернуться к ней, обнять, прижать к себе. Я теперь другой Финник Одейр, не такой, как был раньше. И только эта девочка, к которой меня не пускает мое воспаленное сознание, поможет мне вернуться. Как я представлял себе нашу встречу, каждый раз засыпая на Арене? Она, невыразимо прекрасная, стоит в белом платье на платформе, в том платье, которое я подарил ей на ее двенадцатое день рождения, бросается ко мне на шею, я обнимаю и говорю как скучал...
- Какого это? - Я, наконец, поворачиваюсь к Энни и буравлю ее взглядом, крутя на руке браслет, который она мне подарила и который я умудрился не потерять. Она задала мне этот самый вопрос. Тот вопрос, который я не желал слышать ни от кого. Голодные игры. Самое мерзкое, что было, есть и будет в этом несчастном мире.
- Я не буду разговаривать с тобой на этой тему, Энни, - жестко отрезал я. - Слишком многое я пережил и не хочу переживать это еще раз, тем более с тобой, - я понимал, что говорю грубо, но меня это перестало волновать, с тех самых пор, как я оказался на Арене. - Так что если ты пришла только за этим, то тебе лучше уйти.
Прости, Энни, так для всех будет лучше, намного лучше.

Жалел ли я о том, что сейчас наговорил Энни? Да, может быть. Где-то в глубине души, где я еще был Финником Одейром. А не непонятной машиной, убивающей все на своем гребанном пути. Но если на поверхности мне все равно, то почему же так больно? Боль пронизывает меня изнутри, огнем проходит по каждому сосуду моего тела, стремясь к сердцу. Боль разрывает меня. Сколько боли я перенес на Арене? Сотни часов? Тысячи? Миллионы? Так секунда этой боли не сравниться со всей болью там. Мне нужна была эта девочка, сидящая справа от меня, моя малышка, мое солнышко, всегда спасавшее меня. Ну так почему же у меня не получается вырваться из своей внутренней тюрьмы, в чем же дело? Я мысленно ломал прутья своей клетки, пытаясь выбраться наружу, освободиться. Мне хотелось ломать, крушить, даже убивать, чтобы вновь стать таким, каким я был. Вновь дать Энни надежду, что ее Финник, тот Финник, которого они любила долгие годы, вернется. Будет с ней. Всегда, везде, где бы он не был. Играть, разговаривать, прыгать, идиотничать, шутить, баловаться. Быть только с ней и только ради нее, как и прежде. Мне следовало приложить усилия, чтобы вернуться. Это было так странно. Такое чувство, будто у меня раздвоение личности. Я иногда даже начинаю считать себя шизофреником. Это плохо? Вроде бы да. Это не лечиться. А может лечиться? Может, я не настолько безнадежен? Перспектива провести остаток моей довольно долгой жизни в психушке почему-то напугала меня. Может, потому что туда никого не пускают? Одейр, ты псих и тебе надо лечиться, определенно. Ты стал странным, ты пугаешь окружающих людей. Маму, отца, теперь вот Энни. Так, мне нужно успокоиться. Ведь ничего не произошло, верно? Я всего лишь побывал на Голодных играх, убил тринадцать людей и смог вернуться. Ведь это не так уж и плохо, да? Давай, Финник, убеждай себя, давай, только это ты и можешь делать. Скрываться в своем коконе, прятаться от всех, не показывать себя настоящего. Того настоящего, который жил сейчас в твоем сердце. Еще не хватало возомнить себя кем-нибудь. Например, Цезарем Фликерманом. О да, у меня шикарная синяя шевелюра, собранная в хвост с начесанной челкой, синие брови, ослепительно белая улыбка, синий искрящийся пиджак. Или же президентом Сноу: "Здравствуйте, здравствуйте! Трибуты, добро пожаловать! Счастливых Вам Голодных игр и пусть удача всегда будет с Вами!". А еще, можно сравнивать себя с животными. С кроликами там, белочками. Но я в действительности чувствовал себя запертой птичкой, которой никто не дает волю. В висках неистово стучал ритм. Ритм Арены. Кровь, битва, смерть, битва, смерть, кровь...
- Я не про Игры, Финн, - высоким голосом почти прокричала Энни. Я обратил на нее внимания не больше, чем на шум волн. Уши слышали, а мозг не давал осмыслить сказанное. Сердце, внутри которого жил прежний Финник, стучало в разы быстрее, болью отдавая в грудную клетку. А новый Финн, победитель 65-х Голодных играх, сейчас сидел и обижал свою любимую девочку. Боже, Одейр, очнись!
- Не только обещание не даст мне уйти. И ты это знаешь лучше меня, - громко и так же грубо, как и я, произнесла Энни. Это заставила меня повернуться к ней. Она распустила волосы и бросила белую ленточку в воду. Лента проплыла пару сантиметров и пошла ко дну. Совсем как Энни несколько лет назад. Это было для меня своеобразным знаком. Затонет лента - потонем и мы с Энни. Я рванулся вперед и достал ее, вернувшись в прежнее положение и положив ее к себе на колени. Я спас ее, как спас Энни. Этот символический жест значил для меня многое. Запертая птичка внутри меня забилась еще сильнее, почти выбивая своими крыльями жесткие прутья.
- Я не об Играх, - тихо повторила Энни. Я вновь отвернулся, глядя на горизонт, щурясь от яркого солнца и теребя пальцами ее белую ленту. Эта ленточка, теперь что-то большее для меня. Финн, ты так изменился. Стал замечать какие-то детали. Какая-то ленточка стала практически символом твоего спасения. Какой же ты дурак, Финн...
- Я всего - лишь хотела, узнать, какого это, плавать, - я недоуменно поднял на нее глаза. Ветер растрепал ее локоны. Я необдуманно схватил один и заправил за ухо. Вот такой простой, нежный жест, непринужденный, совсем такой, каким и должен быть.
- Хочу попросить тебя, - Энни замолчала, а я развернулся к ней всем телом, впиваясь в ее лицо глазами, - научи меня плавать, Финн, - Креста подняла голову, но смотрела не на меня, а на водную гладь. Я неуверенно протянул руку и накрыл ей ее ладошку, крепко сжав ее хрупкие пальцы, боясь сломать их. Я аккуратно переплел наши пальцы, встал и потянул ее за собой.
- Пойдем, - я слегка улыбнулся, - не бойся.
Я даже не знаю, как описать то, что творилось у меня в груди. Сердце зажглось огнем, неистовым огнем. Птичка забилась сильнее, еще сильнее и вконец выбила эти металлические прутья. Они разлетелись во мне и расстаяли. Я крепче взял Энни за руку и мы по пояс зашли в воду. Я повернул девочку к себе спиной, подложив руки под ее плечи.
- Доверься мне, - шепнул я, - ляг на мои руки, не бойся. Это не сложно и не страшно.

Я слежу за Энни, лежащей на поверхности воды. Я поддерживаю ее руками, не давая ей пойти ко дну. Да тут и глубина-то не большая. Я вернулся. Добро пожаловать домой, Финник. Я внимательно наблюдал за моей девочкой. Она выпятила нижнюю губу и пыталась побороться со своим страхом. Большими пальцами я нежно поглаживал ее плечи, Энни двигала руками под водой, иногда задевая мои колени. Мне становилось щекотно, и я посмеивался. Я горд собой. Я смог, я вырвался. Как так? Я думал, что это состояние будет длиться долгое и долгое время. Но все вышло иначе. Вот оно, мое спасение, сейчас лежит на моих руках, весело болтая руками и ногами под водой. Я справился. Я смог увидеть в этой девочке любовь к себе, большое и светлое чувство, нашедшее место в ее маленьком сильном сердечке. Я чувствовал себя так, будто бы взлетел до седьмого неба и никак не могу вернуться назад. Все оказалось просто, предельно просто. Нужно было лишь взглянуть в зеленые глаза Энни, и все встало на свои места. Быстро, стремительно. Мои губы вновь расплылись в улыбке. Мы взрослеем. Пройдет несколько лет, и мы сможем быть вместе уже навечно. Я не собирался отпускать эту малышку больше никогда в своей жизни. Никогда. Я не отдам ее никому. Особенно Голодным играм. Они не заберут у меня мою жизнь. Они попробовали ее отобрать, и отобрали, оставив лишь пустую оболочку, но Энни удалось ее вернуть. Парой слов, смысл которых я даже и забыл. Действительно, на Арене я забыл, что значит "плавать". Я скорее боролся за жизнь, чем наслаждался водой. Я скучал по нашей спокойной реке, по посиделкам, нередко затягивавшимся до поздной ночи, а то и вовсе до рассвета, когда Энни просыпалась, вставая с моих коленей, груди или плеча. В Дистрикте-4 было безопасно, поэтому наши родители никогда не беспокоились. С раннего детства мы были предоставлены сами себе, и в нашем с Энни случае нас это устраивало. Мы были счастливы. Потом... период потери. А сейчас? Экстренное восстановление? Экстренная регенерация израненной души, реанимация? Я бы сказал, реабилитационный период. Причем, проходящий замечательно. В воде, любимой воде с любимой девочкой на руках. Я поднял голову и взглянул на розовое небо с оранжевыми прожилками от солнца. Это время суток было любимым временем Энни. Я повернул голову влево. Там, по другую сторону реки, был высокий холм, куда мы любили плавать с отцом. Надо будет, когда вернусь домой, прижаться к маме и отцу, сказать, как сильно я их люблю и как я рад вернуться. Ведь за сегодня я ни слова им не сказал. И от этого мама была до смерти перепугана. Финник, ты такой идиот, честное слово. Я поворачиваюсь к холму спиной и иду назад, потянув лежащую Энни за собой. Девочка перепугалась и вырвалась из моих объятий, вновь возращаясь туда, где вода была ей по бедра. Я ухмыльнулся. Со временем страх пройдет. Тем более, я, как и раньше, теперь всегда буду рядом, что бы ни случилось. Я обещал. Свое обещание Энни выполнила.
- Еще немного практики, да, Финн? - Улыбнулась Энни, обдавая меня сотней мелких брызг. Малышка неумело ставила ладони, поэтому брызг получалось мало. Я улыбнулся ее любимой кривой улыбкой.
- Именно так, Энни Креста, мыслишь правильно, - и запустил в нее миллиардом брызг. Энни рассмеялась, так звонко и заразительно, как месяц назад, когда все было по-прежнему. Я улыбнулся, так широко и так искренне, что аж в сердце потеплело. Нет, не потеплело. Там разгорелся самый настоящий пожар. Я продолжил это маленькую войну, обдавая мою девочку холодной волной, но внезапно вспомнил, что пусть и тепло, но она спокойно может простудиться. Я поймал ее за руку и крепко прижал к себе, обвивая ее спину руками и уткнувшись носом в ее мокрые волнистые волосы, вдыхая цветочный аромат.
- Спасибо тебе, Энни, - тихо прошептал я, еще сильнее обнимая ее. Мы стояли так довольно продолжительное время. Я взял ее за руку и потянул из воды.
- Пойдем ко мне? Останешься у меня ночевать, - я улыбнулся, прижимая девочку к себе, - мама наготовила столько всего вкусненького, а я и не пробовал ничего. Мне одному не справиться, - я умоляюще взглянул на девочку. Моя мама очень любила Энни и была бы рада, если она бы осталась. Я прижал ее к себе и поцеловал в лоб.
- Решено. Мы идем ко мне и точка, - я заразительно рассмеялся и бросился бегом, таща за собой мою любимую малышку.